Искусство говорить на суде - Страница 15

Дайте судье время самому связать в один логический узел воспринятые мысли и усвоенные данные дела. Выводите заключение в тот самый момент, когда и он умозаключает вместе с вами.

Не торопите мысль судьи, иначе вы утомите его. Но и не отставайте от нее, иначе вы наскучите ему. В обоих случаях вы потеряете его внимание. Дайте ему то удовлетворение ума, когда он чувствует, что сам пришел к известному выводу в тот именно момент, когда и вы подходите к нему. Судья будет считать вас самым приятным спутником, а вы будете в восторге от него; идя ровным шагом, вы оба пойдете бодро, без утомления.

То же правило, которое служит средством к ясности, приводит и к краткости. Нужно говорить перед судьей именно до того момента, пока внутренно он умозаключает вместе с вами, и раз этот момент наступил, нужно перестать говорить, не надо настаивать на том, что ясно для судьи.

Повторяю еще раз, что этот результат возможен только при двойном условии: при хорошем знании того, к какому именно выводу желают привести слушателя, и при живом, полном, тесном внутреннем общении с ним, при умении читать в глазах судьи, что он «схватил», усвоил мысль.

Что же сказать об единстве речи? Ведь оно неминуемо будет достигнуто при этих условиях. Если адвокат ясно представляет себе строгие выводы, которые могут привести его к главному, основному выводу процесса, и если он настойчиво, постоянно рассуждает с судьей в мысленной беседе с ним, то он никак не может заблудиться в отступлениях; стараясь рассуждать с судьей, делать все свои выводы вместе с ним, он не может уклониться от своего предмета, иначе он принужден будет сам громко заявить, что он пустился в отступления. Но ведь не сознаются перед судьей, что произносят речь для того, чтобы говорить о предметах, чуждых делу; не признаются, что говорят для публики, не заявляют же громко, что выпрашивают аплодисменты у толпы.

X

Более не нужно будет правил относительно стиля, произношения, жестов, размера речи. Единственное ораторское правило относительно этих четырех предметов – это приличие в относительном смысле этого слова, приличие относительно предмета дела, аудитории и обстоятельств, при которых слушается дело. Остальное – дело общего образования. Конечно, если я прихожу в заседание без другого приготовления, кроме весьма старательного анализа моего дела и построения аргументов, на началах строгого размышления о годности каждого из них; если относительно самой речи я предоставлю дело вдохновению минуты; если я в самом заседании составляю мой план, всю систему моей защиты, то какая мне надобность в правилах для стиля, произношения, жестов, манеры речи? Я ни одной минуты не стану задумываться об этих вещах; я не стану отделывать ни моего стиля, ни произношения, ни жестов, ни размера речи: их дадут мне аудитория, дело, окружающая среда. Я не стану придумывать тон, в котором следует вести дело: я получу его в свое время.

Я прихожу в заседание с философским рассуждением в руках. Если я воодушевляюсь, если меня трогает дело, если я негодую, это не мною создано; это дело магнетического тока между моими судьями и мною – так называют необъяснимое внушение. Я испытываю, но я не действую; я воспроизвожу, но я не создаю. В начале речи мое возбуждение проявлялось в легкой, едва заметной степени, мой взгляд был устремлен на судейский стол; я чувствовал, не отдавая себе отчета, что «это начинается»; что мой тон гармонирует с настроением суда, и, как в электрической машине, сила тока возросла. Мое возбуждение росло по мере того, как оно сообщалось суду. Пусть мой стиль будет изящным или грубым, мои жесты грациозными или неуклюжими, мое произношение изысканным или вульгарным, моя манера говорить благородной или шаблонной – тон, которым я буду излагать мои чувства, не будет фальшивым; он не может быть таким. Сколько могущества, дорогие собраты, в этом свободном красноречии, вдохновляющемся в зале заседания, зарождающимся от своих идей, вибрирующем от своих живых чувствовании, всецело идущем в унисон с слушателями, заставляющим их силою своей мысли, своего увлечения принять истину, созревшую при холодном, спокойном размышлении, продуманную с терпением, тщательно приведенную к известному синтезу!

Такова высокая и законная концепция роли адвоката.

Мы не риторы, произносящие академические речи по заказу наших клиентов.

Мы – сотрудники судей; мы производим перед ними и для них первоначальную оценку дела, когда отношения сторон привели к необходимости разрешить дело судебным определением.

Мы обязательно должны являться в заседание, зная процесс до конца ногтей! Но нам не следует произносить речей, преследующих иную цель, кроме выяснения дела судьям. Нужно говорить перед судьями то, что может уяснить его и ничего более. Говорить мы должны только таким образом, чтобы достигнуть этого уяснения, и никаким другим. Время судей дорого, наше также, а нужно уметь замолчать, когда нам нет нужды более говорить. Все это еще раз подтверждает уже сказанное мною о необходимой подвижности в плане речи. Его необходимо приспособлять, смотря по обстоятельствам, к потребностям дальнейшего обсуждения дела, следующего за тем, в котором мы принимаем участие и производимого судьями без нас при их совещании.

XI

Я знаю возражение против моих слов: «Все это очень хорошо для талантов, но… но…» Кончайте, пожалуйста… Послушайте, разве у вас меньше таланта, чем у людей, вполне успевших на нашем поприще? Да позвольте мне сказать, что я совсем не верю в таланты. Чем более я живу, тем более приобретаю убеждение, в конце концов очень утешительное, что в деле успеха роль природного таланта очень мала и далеко уступает роли труда.